Девочка и мертвецы - Страница 61

— Лебеди не любят людей в очках, — в шутку сказал Рыбнев.

— Правда? — с ужасом спросил потерпевший, снял очки и затолкал в карман. — Почему же меня не предупредили по прилету на планету? Я подам на них в суд!

«Не местный», — понял Рыбнев и сказал вслух:

— Может, не знали? Лебедь — птица редкая.

Потерпевший нахмурился; наверно, догадался, что его разыгрывают, и сказал:

— Вы простите, я, пожалуй, пойду. У меня процедуры. — Часто передвигая кривыми ножками, судорожно сжимая бледной рукой тросточку, он удалился в направлении корпуса некроурологии.

— Хоть бы из вежливости поблагодарил, — буркнул Рыбнев.

Подбежала Наташа, схватила Рыбнева за руку.

— Бли-и-и-ин, — сказала.

— Что такое, Наташенька?

— У меня этическая проблема, сударь: не знаю, считать вас героем или подлецом. Вы только что цинично пнули мою самую любимую птицу.

Глава восьмая

Катя не успела еще толком уснуть, как шорох под кроватью разбудил ее. Девушка открыла глаза; на потолке горело дырчатое серебряное пятно — отсвет луны. Катя спросила тихо, чтоб ненароком не разбудить храпящего в соседней комнате Ионыча:

— Кто это шумит?

— Не беспокойся, Катенька, это я, твой старый добрый друг по имени Маленький Мертвец.

Катя вздохнула с облегчением:

— Я уж на Мурку грешила…

— Мурочка спит. Я ей в глаза волшебного песка насыпал.

Катя тихонько засмеялась:

— Ну что ты такое говоришь, Маленький Мертвец. Разве бывает на свете волшебство?

— Бывает, — с гордостью ответил Маленький Мертвец. — И я тому прямое подтверждение. — По одеялу, свисавшему на пол, он забрался к Кате на кровать и завозился, укладываясь рядом. Катя почуяла запах Маленького Мертвеца: от него пахло фиалками и разложением, и отвернулась к стене; от стены несло сыростью.

— Маленький Мертвец, — Катя решила отвлечься от неприятных запахов при помощи разговора, — скажи, почему людям так тяжело приходится?

— Каким-таким людям? — спросила тварь. — Ты в общечеловеческом смысле?

— Нет, я про дядю Ионыча и дядю Федю. Они так стараются увидеть лучик света, начать новую светлую жизнь, а им постоянно не везет; и люди им попадаются всё больше озлобленные, дикие: лжецы да злопыхатели. Почему так?

Маленький Мертвец почесал голову, стряхнул с ногтей волосы и перхоть.

Сказал:

— Тайна та велика, Катенька. И мудрецы отвечают на твой вопрос по-разному. Одни, например, говорят, что испытания хорошим людям подкидывает бог; другие винят слепой случай; третьи — самих людей, которые не могут жить в мире и согласии. Ведь у людей до смешного доходит: вот понравилась, к примеру, двоим одна и та же книга. И что же они, думаешь, вместе мирно ее обсудят, восхитятся талантом автора? Да нет же: они передерутся, разойдясь во мнении, кто из них лучше понял замысел повести или кому повесть понравилась больше! Впрочем, иные мудрецы утверждают, что такое поведение людей для общества полезно: создается здоровая конкуренция, без которой человечество бы зачахло.

— Ты так мудрено говоришь, Маленький Мертвец, — прошептала Катенька. — Я ни слова не понимаю.

— Да что тут мудреного? — раздраженно спросила тварь, заползла Кате на живот и стала прыгать.

— Не прыгайте, Маленький Мертвец, — попросила девушка. — На одеяле и простыне следы остаются. Уже не первый раз так.

— Хотел бы я возразить тебе, — сказал Маленький Мертвец, — но лучше попросту попрошу заткнуться.

— А хотите я вам песню спою? — спросила Катя и, не дожидаясь ответа, запела: — Он резал кожаные ремни на ее бурой спине, их город был мал, а на другой стороне города милиционер слышал, как он режет ее, но так и не помог, потому что смотрел футбол… это припев, — на всякий случай сказала Катя и повторила: — Потому что смотрел футбол…

— Сегодня у тебя каша в голове, — сказал Маленький Мертвец. — Как образумишься, поговорим об этом подробнее.

— Хорошо, — сказала Катенька и уснула. А когда проснулась, никакого Маленького Мертвеца на кровати уже не было. «Приснится же чудь», — подумала Катя и села. «Ой!» — закрыла рот ладошкой: на простыне темнели влажные следы.

Глава девятая

Первоцвет Любимович еще три раза являлся с допросами, но, ничего не добившись, удалялся восвояси. Рыбнева выписали через две недели.

Оказавшись в своей квартире в Есенине, Рыбнев первым делом прибрался: он не терпел непорядка, а однокомнатная квартира за время его отсутствия порядком заросла паутиной и пылью. Рыбнев нашел следы давнего обыска; аккуратного, впрочем, без излишеств, и Рыбнев решил не слишком-то обижаться.

Вторым делом Рыбнев уселся за компутер и попробовал найти упоминания об Ионыче, но ничего не нашел. Доступа к архивам ФСД Рыбнев, понятное дело, уже не имел. Если бы Рикошет Палыч был жив, этой бы проблемы не возникло. Но Рикошет Палыч умер, разорванный изнутри шашлыком из человечины, а Рыбнева после увольнения из службы лишили привелегий, в том числе доступа к секретной базе данных.

Рыбнев откинулся в кресле, достал сигаретку, закурил. За окном подобно елочному шарику висело сочное оранжевое солнце; пели кудрявые птички, сооружавшие гнезда на крышах при помощи сигарет, пыли и помета; визжали непослушные дети в ближайшей песочнице.

— Хорошо-то как! — сказал Рыбнев, ногой распахивая окно. — Май, праздничный месяц!

Сверху закричали:

— Рыбнев, это ты там? Вернулся?

— Я, — сказал Рыбнев.

— Пошел ты в задницу, Рыбнев, представитель кровавой эсдни! — закричали сверху и захохотали. Вниз полились помои. От помоев пахло яблоками. Сквозь серо-коричневый поток ослепительно моргнуло солнце: Рыбнев зажмурился и улыбнулся — соседи, что с них взять. Идиоты, конечно, а всё равно — свои, родные. Всё как прежде: будто и не валялся в бессознательном состоянии. Рыбнев почесал затылок и подумал, что надо бы куда-нибудь пригласить Наташу, в какой-нибудь ресторан; и сделать это, например, завтра: выходной как раз.