Девочка и мертвецы - Страница 60

— Так заметно? — Рыбнев смущенно почесал затылок.

— Не очень. Но я же машинистка: иногда мне кажется, что машина, к которой меня подключают, стала мной самой, и я чувствую себя обязанной замечать всё и всех; вот, вас, например, заметила.

— А почему вы решили стать машинисткой? — спросил Рыбнев.

— Я знаю, что вы думаете. — Наташа сказала баском, пытаясь сымитировать Рыбнева: — «Девушка соглашается на уродливые механизмы в черепе; какая безвкусица!» — вот какая мысль вертится у вас в голове.

— Ничего такого я не думал, — честно ответил Рыбнев.

— Но у меня и без разъема есть уродство, — сказала Наташа, расстегивая пальто. Приподняла свитерок, и Рыбнев увидел, что у нее сбоку, в районе печени растет ручка; вроде как у младенца, безвольная и бледная. Наташа поспешно закрыла ручку свитером, застегнула пальто.

— Уродство вызвано, как говорят доктора, воздействием на человеческий организм чужеродной среды.

— Мне очень жаль, — неловко прошептал Рыбнев.

— Глупости, — заявила Наташа. — Не о чем тут жалеть: у меня очень интересная жизнь. Много друзей.

— Молодой человек? — спросил Рыбнев.

— Молодого человека нет, — призналась Наташа. — Молодые люди, ознакомившись с моей тайной, начинают меня опасаться.

— Идиоты! — уверенно заявил Рыбнев. — Но скажите, Наташа, неужели при современном уровне медицины от вашей маленькой проблемы нельзя избавиться хирургическим путем?

— Дело в том, сударь, что свою маленькую проблему настоящей проблемой я не считаю. С ней я родилась, с ней и умру.

Рыбнев сконфузился:

— Простите, Наташа, я не хотел…

— Ай, да оставьте вы это! — Наташа засмеялась и взглянула на часы: — Ой, через сорок минут ужин! Сударь, давайте перед ужином прогуляемся к прудику; тут чуть дальше во дворе есть совершенно замечательный пруд с лебедями.

— Пойдемте, — сказал Рыбнев, помогая Наташе подняться. Девушка церемонно поклонилась ему:

— Вы — настоящий джентльмен, сударь.

— Ради прекрасной дамы готов на всё, — ответил Рыбнев.

— Ох, так уж и на всё!

Они засмеялись.

Наташа схватила Рыбнева за локоть, и они пошли к прудику смотреть лебедей. Лебеди были самые разные: черные, желтые и синие в крапинку. Наташа достала из кармана бумажный пакетик с колбасными обрезками и кормила лебедей с руки. Птицы хватали обрезки длинными липкими языками и набивали клювы, смешно надувая лохматые щечки.

— Чудесные птицы, — сказал Рыбнев, усаживаясь на скамейку возле пруда. Он наблюдал за хохочущей Наташей и думал, что пока Первоцвет не разберется с его памятью, доступ к архивам ФСД ему запрещен; значит, и Ионыча найти будет сложнее, почти невозможно. А если уж Первоцвет Любимович разберется — тем более Ионыча не достать. Но Наташа машинистка — а это, считай, прямой доступ к сети. Получится ли ее использовать, чтоб добраться до убийцы Сашеньки?

Наташа, словно прочла его мысли, повернулась и, улыбнувшись, помахала Рыбневу рукой. Рыбнев поднял руку и взмахнул в ответ; вспомнил застывшее Сашино лицо, разрезанное платье, темные полосы на белом; слова Рикошета Палыча вспомнил, которые он ему когда-то сказал: «А ты не думай, что труп. Думай: поломанная кукла. Ты же не плачешь над поломанной куклой? Это только дети плачут; да и то не все». «Мне необязательно представлять, что это кукла, — ответил тогда Рыбнев. — Пускай человек: мне всё равно». «Вот вроде хороший человек ты, Рыбнев, — заметил Рикошет Палыч. — К людям подход имеешь, поговорить с тобой о том о сем приятно, выпить тоже, а мертвецов не уважаешь. Почему так?»

— А зачем их уважать, Рикошет Палыч? Они ведь уже и не люди вовсе: куклы, как вы верно подметили.

— Но если эта кукла дорогой для тебя человек?

— Тем более: для куклы место в гробу, а не в моем сердце. В моем сердце живой человек, воспоминанья о нем.

— Что ж ты тогда, друг мой Рыбнев, вынес мертвую Сашеньку из дому на руках и рядом с мертвым ручным котом положил? Почему наверху не оставил, если тебе всё равно было?

— …что это вы спрашиваете, Рикошет Палыч? Откуда про Сашу знаете? Вы в тот момент были уже мертвы!

— Сударь!

Рыбнев вздрогнул и очнулся. Рядом стояла встревоженная Наташа с очистками, сжатыми в маленьком кулаке.

— Вам плохо? — спросила она. — Вы себе под нос что-то бормотали…

— Простите, Наташа. — Рыбнев смутился. — Как-то так нечаянно вышло, задумался, увлекся… — Он поднялся, увидел очистки. Спросил в шутку:

— Это мне?

— Вы же не лебедь, — заметила Наташа и взяла его за руку. — Пойдемте в столовую. Ужин через двадцать минут.

— Пойдемте, — согласился Рыбнев и спросил: — А как это, Наташа, быть машинисткой? Интересно было бы посмотреть на процесс.

— Помогите!

Они обернулись и увидели страшную картину: синий лебедь в туче брызг выпрыгнул из пруда и с шипением кинулся на сутулого очкарика с тросточкой. Очкарик уронил тросточку, упал на задницу и вяло, по-интеллигентному, пытался отбиться от разъяренной птицы мягкими ладошками. Его действия только раззадорили злого лебедя, и он полными губешками буквально засасывал в себя одежду несчастного.

— Позвольте, — сказал Рыбнев Наташе и бросился на помощь очкарику. Подбежал и со всей мочи пнул жестокую птицу в жирный бок. Лебедь кубарем покатился по набережной и плюхнулся в пруд, вызвав извержение холодных водяных брызг. Рыбнев помог очкарику подняться.

— Какое несчастье, — пробормотал очкарик, покрываясь красными пятнами. — У меня аллергия на птиц, а тут еще это…